Фото из архива Росохотрыболовсоюза
Татьяна Сергеевна, Вы уже пять лет в Москве. Приняла Вас столица? Вы прижились здесь?
— Мы с сестрой это называем возвращением на историческую родину. Наше детство прошло здесь, у бабушек. Чем Москва может нас испугать ?
— То есть переезд из большого, но провинциального Владивостока в Москву не стал тяжелым испытанием?
— По энергетике Владивосток точно такой же город, как Москва, а может быть, даже сильнее. Это портовый город. И политически тяжелый. В Москве, конечно, бытовая жизнь намного проще — столица!
— Вы поработали в крае и на госслужбе, и в общественной организации. Где было интереснее, сложнее, больше вызовов?
— Это была разная работа и разная ответственность.
— В краевом обществе у Вас за спиной было 35 тысяч охотников, 45 юридических лиц. Тяжелая ноша! А когда Вы стали чиновником краевого уровня, ответственность повысилась?
— Да, там другая ответственность. А вообще все зависит от того, как человек относится к своей работе. Я привыкла отвечать за свои действия, и для меня нет разницы, где я работаю.
— А что больше «давило»: ответственность за 35 тысяч или «любовь» первого лица?
— У меня характер такой, что мне надо кому-то помогать и кого-то защищать. До краевого общества, я шесть лет проработала главным охотоведом края, отвечала за лимиты, за связь с охотпользователями.
Читайте материал "Пресс-конференция президента росохотрыболовсоюза"
При мне край в 1995–1996 году переходил на долгосрочные лицензии. И интересы охотпользователей для меня на тот момент были главными. В Приморье исторически сложилась ситуация, что там всегда уважительно относились к охотпользователям.
Я понимала, что это мы на службе у охотпользователей, а не они у нас, потому что в итоге от них зависит порядок на конкретной территории. В краевое общество я пришла практически с того места, где постоянно работала с теми же общественными организациями. Единственное, что было мной не совсем изучено, — это общественное направление.
— Когда Вы перебрались в Москву, Вас не ошеломили объем работы и ответственность? Сравнимо ли это с тем, что было в крае?
— Первый год был очень тяжелый.
В Приморском крае иное отношение к охоте и охотничьему хозяйству. Сами хозяйства развивались по-другому. Еще со времен Советского Союза в крае было 12 госпромхозов и 9 коопзверопромхозов, были также приписные зверохозяйства, военные охотхозяйства, ГЛОХ «Орлиное». Развивалось комплексное использование охотничьих и лесных ресурсов: заготовка грибов, ягод, дикоросов.
Любовь к собакам появилась в самом раннем детстве. В нашем вниозовском доме было поровну детей и собак. Фото из архива Росохотрыболовсоюза.
А здесь развитие шло иначе: иной объем информации, другие проблемы с учетом общей неразберихи. Это же был 2012 год, когда только заработал закон об охоте. Переходный период. Не дай Бог жить в эпоху перемен!
— Вы проработали в старой, дореформенной системе Росохотрыболовсоюза в крае, а сюда уже пришли в новый РОРС.
— Ассоциацию создал в 1991 году А.А. Улитин. В то время ее правоустанавливающие документы и наше законодательство допускали наличие в составе Ассоциации и физических, и юридических лиц. Однако начиная с 1999 года, стали поступать предписания Минюста о необходимости привести устав в соответствие с действующим законодательством.
Читайте материал "XIV съезд ассоциации Росохотрыболовсоюз: выступления участников съезда"
К сожалению, все попытки изобрести устав, который бы позволил существовать в рамках общественной организации и «физикам» и юрлицам, не увенчались успехом. И в 2012 году была просто поставлена точка. В уставе сказано, что членами Ассоциации могут быть только юридические лица, т.е. мы просто выполнили предписания Минюста России.
— Какой РОРС Вам больше по душе — старый, новый? Где было проще, лучше?
— Не могу сказать, где было лучше. Раньше мы жили при плановом хозяйстве. Наши руководители участвовали в коллегиях, в заседаниях Минсельхоза и Главохоты. Государству нужна была наша общественная организация.
Государство ее холило, опекало, выделяло ей денежные средства, разрешало строительство зданий, производственных помещений и т.д. Сейчас к нам относятся по-другому, а лучше сказать — вообще никак. С позиции управленца лучше, когда все в одном кулаке.
Охотничье собаководство — важнейшая зона ответственности РОРСа. Фото из архива Росохотрыболовсоюза.
— Что бы бы Вы поменяли в жизни сегодняшнего РОРСа?
— Мне бы хотелось, чтобы в сегодняшнем РОРСе каждый избранный руководитель понимал ту долю ответственности, которая на нем лежит.
— Сегодня Вы лишены возможности влиять на принятие решений на местах?
— Абсолютно! Юридически!
— Какие отношения сложились у Вас с властью?
— У меня были всегда нормальные рабочие отношения с властью. Когда я знаю, что мне надо достичь какого-то результата, я иду на этот результат. Но при этом хочу, чтобы оппонирующая сторона прекрасно понимала, что я избранный руководитель. Значит, я должна оставить все свои желания и мысли и делать то, что решило правление или общее собрание.
Читайте материал "Впечатления о съезде Росохотрыболовсоюза"
Работая с властью, я всегда говорила и говорю: вы исполняете требования своего работодателя, ослушаться которого не можете, иначе вылетите с работы. Мой работодатель — общее собрание.
Поэтому если общее собрание решит, что я обязана отстаивать ту или иную позицию, я ее буду отстаивать. Здесь уже нет места тому, как я считаю и что я думаю. Я выполняю требования общего собрания.
— Слышат Вас?
— Да, стали слышать. Но я все понимаю реально. Сначала отрабатываю самый отрицательный вариант и, когда вижу его губительные последствия, выхожу на решение вопроса, затем, отталкиваясь от этого, вырабатываю линию поведения с властью.
— Вы себя сделали управленцем кризисного периода?
— Наверное, я такая и есть. Я должна видеть самые тяжелые последствия, которые могут меня ожидать при решении тех или иных вопросов, и если я найду удачное решение сложной проблемы, то почему с менее трудной не справлюсь?
— Как сегодня работается с новым руководством департамента?
— Можно я отвечу вопросом на вопрос? А Вы можете назвать хоть какой-то результат? С департаментом охоты мы в одной упряжке, и это меня радует. Мы идем вместе в понимании, видении и попытках решить самые критические вопросы, которые имеются сегодня в охотничьем хозяйстве, одинаково понимая, что их нерешение повлечет за собой крах охотничьего хозяйства. У нас нет недопонимания, и мы доверяем друг другу.
Ведение трофейного дела — одно из направлений работы Ассоциации. Фото из архива Росохотрыболовсоюза.
— Знаю, что с А.Е. Берсеневым Вы зачастую бежали в разные стороны…
— Это он бежал, а я как шла, так и иду. Хочу, чтобы все понимали, что разногласия Арамилевой и Берсенева заключались не в личностном противостоянии. Мы просто по-разному понимали устройство и развитие охотничьего хозяйства. Мы люди разных поколений, с разным опытом работы в охотничьем хозяйстве.
Читайте материал "Интервью с директором департамента охотничьего хозяйства Минприроды России А.Е. Берсеневым"
Насколько я знаю Антона Евгеньевича, до прихода во власть высокую он ни с прокуратурой и их претензиями, ни с административными делами или несчастными случаями среди сотрудников не сталкивался.
А меня проверки надзирательных органов многому научили, поэтому прежде чем что-то делать, я припоминаю весь свой опыт, а ему, к сожалению, вспоминать нечего. Как специалист, он придерживался европейских канонов развития охотничьего хозяйства, а я смотрела широко — на Урал, Сибирь и Дальний Восток.
— Ваш с А.А. Филатовым базовый набор совпадает?
— Я понимаю, что не директор департамента — истина в последней инстанции, что не он принимает решения. Но мы уже столько буксуем на месте, что уже хотелось бы хоть в каком-то вопросе поставить точку и идти дальше.
— Он в должности меньше полугода…
— Согласна. Любой новый руководитель, который пришел в департамент, вынужден работать с теми документами, которые были сделаны до него. Например, со «Стратегией развития», которая совсем не дает развиваться охотничьему хозяйству.
Читайте материал "Директор Департамента охоты (Филатов А.А.) о проблемах и перспективах развития"
Говорить о том, что новый человек в течение короткого времени может совершить какие-то революционные преобразования, конечно, чересчур оптимистично. А с другой стороны, сидеть и ждать уже нет сил. Нет движения, а я человек динамичный.
— Если бы Вы были директором департамента охоты, что бы Вы сделали? Пять первоочередных вещей.
— Первое. Я бы закрыла вопрос гарантии долгосрочного пользования охотугодьями. Без этого идти дальше нельзя.
Второе. Привела бы к общему знаменателю все подзаконные нормативные акты. Сделала бы так, чтобы они не противоречили законам, а потом «поженила» бы между собой.
фото: Семина Михаила
Третье. В полном объеме восстановила бы государственный охотничий надзор.
По крайней мере, в административном кодексе указала, что он существует со всеми вытекающими последствиями и по социальной защите государственных инспекторов и производственных охотничьих инспекторов, и по другим моментам их деятельности.
Четвертое. Создала бы систему мониторинга и учетов.
Читайте материал "Интервью с директором Департамента охоты С.Н. Будилиным (2016 год)"
И пятое — это непосредственная работа с охотниками, обучение охотминиму, экзамен и так далее. Но что бы я ни делала, я буду исходить из того, что охотпользователь — это самостоятельный субъект. Определив ему рамки пользования, я бы уже не влезала в его кухню. Это самое непонятное для меня.
Нам изначально говорят: заплатите деньги и пользуйтесь ресурсами. И тут же начинают цепляться по мелочам, говорить: вот мы запретим охоту, вот мы ограничим квоту, проверим ваших производственных охотничьих инспекторов…
— Может, первые руководители департамента пытались выстроить модель, абсолютно не подверженную звонкам и письмам — такую, например, как американская?
— Не понимаю, почему мы должны идти по пути развития Канады, Штатов или Германии. У нас свой путь. Тем более что этим путем мы шли, живя в Советском Союзе, и большую часть населения он устраивал.
Если мы обратимся к прошлому, то увидим, что в том же Ольгинском госпромхозе закрепление промысловых участков происходило на заседании райисполкома. Готовилось отдельное постановление, где говорилось, что эта падь закрепляется за такой-то семьей, а эта — за другой.
— Хорошо, пять задач Вы назвали. А есть задачи второго уровня?
— Сегодня все задачи — задачи первого уровня. Я специально все обозначила широкими мазками. И все же первоочередная задача — показать, что охотничье хозяйство — это отрасль.
— Каким образом?
— Начать считать, собирать экономические показатели и статистику. Росохотрыболовсоюз со своими низовыми звеньями далеко не вся отрасль. РОРС — это только 30 % от всех закрепленных охотничьих угодий, а в масштабах охотничьих угодий страны это всего 12 %. Но ведь есть и другие общественные объединения, которые не входят в Ассоциацию.
Есть родовые общины коренных малочисленных народов, есть государственные и частные хозяйства, индивидуальные предприниматели. Каких-либо цифр в общем по стране у нас нет. Поэтому когда мы говорим, что мы такие хорошие, я могу это доказать с цифрами в руках. У нас есть отчетность, у нас есть понимание того, какие налоги и куда мы платим.
Читайте материал "«XIV съезд Росохотрыболовсоюза». Если бы я был Аппаратом…"
Мы знаем, что в год наша структура платит во все виды бюджетов около 500 млн рублей налогов по стране А если мы говорим об охотничьем хозяйстве страны, то можем только гипотетически представить, о чем идет речь, и придумывать какой-то поправочный коэффициент.
Какой коэффициент? У нас многие холдинги, акционерные общества имеют охотничьи хозяйства, и они их не показывают в своей отчетности, они не выделены в их балансах. Да, действительно они могут инвестировать огромные деньги в эти хозяйства, но мы же не можем видеть эти данные и как-то учитывать их .
Любовь к природе прививается с детства. В Ассоциации уделяется много внимания работе с подрастающим поколением. Фото из архива Росохотрыболовсоюза.
— Вы ставите некую перспективную задачу. А соответствует ли сегодняшний закон требованиям того, что нужно делать?
— Мы говорим о работе Росохотрыболовсоюза и об Арамилевой? Но рядовой охотник в глубинке, не знает Арамилеву. Он судит о нашей работе, исходя из работы конкретного районного звена Ассоциации.
Вот точно так же мы судим о том, как работает закон об охоте. Мы судим о работе закона по тем 60 подзаконным актам, которые были приняты в его развитии. А эти подзаконные акты извращают некоторые положения в законе.
А еще они между собой не стыкуются. Пример? В законе употребляется термин «охотхозяйственные соглашения». Однако в законе не указана природа соглашения. Что это? На сегодняшний день у нас есть решения различных судов, включая арбитражные, что это гражданско-правовой договор.
Но у нас есть решения этих же судов, что это публичный договор. У нас, судя по высказыванию руководителя комитета ГД РФ Николаева, это чуть ли не государственно-частное партнерство. И это все про упомянутое в законе охотхозяйственное соглашение.
Если мы посмотрим на приказ № 93 Министерства, который утвердил примерную форму охотхозяйственного соглашения, то увидим, что за нарушение условий охотхозяйственного соглашения охотпользователь несет гражданскую ответственность.
Читайте материал "Закон об охоте должен защищать интересы массового охотника"
Значит, это гражданско-правовой договор. Но он несет также административную и уголовную ответственность. А это уже публичный договор. Когда нет порядка в нормативных актах, очень тяжело ожидать порядка в охотничьих угодьях.
Если бы подзаконные акты принимались в точном соответствии с законом, то уже на втором году действия закона мы увидели бы его несовершенство (это мое мнение как специалиста, а не как руководителя Росохотрыболовсоюза) и исправили.
Сейчас закон гласит: квоты изъятия лимитированных видов охотничьих животных определяются по полу и возрасту. А по существующим сегодня подзаконным актам кабана, которого стопроцентно можно истреблять, по-прежнему продолжают делить по полу и возрасту.
— Как Вы считаете, оценивая состояние, в котором находится охотничье хозяйство, точка невозврата пройдена или впереди?
— Считаю, что если Государственная Дума в ближайшее время не устранит неопределенности в части третьей 71-й статьи, то точка невозврата будет достигнута. Если же будет принято решение о том, что «долгосрочники», у которых срок действия лицензии закончился или заканчивается, должны будут за свои угодья опять участвовать в аукционах, то всё, говорить о развитии какого-либо приличного отношения к охоте и охотничьему хозяйству уже не придется.
Читайте материал "Разбор полетов по-взрослому"
Без гарантий долгосрочного пользования никто не будет даже претендовать на эти охотничьи угодья. При сегодняшней структуре охраны и управления охотничьим хозяйством наглядный пример того, что нас ждет,— это массовые браконьерские заготовки северного оленя. Очень наглядный пример!
Фото из архива Росохотрыболовсоюза.
— В центральном регионе страны, где охотпользователи друг на друге сидят, гарантии помогут. Частники и зверя охранять будут, и за браконьерами следить, и о росте популяции рапортовать. А на том же Таймыре сколько охотпользователей-частников?
— У нас в Ненецком автономном округе 100 % угодий общего пользования. Но мы хотя бы сохраним те шесть тысяч пользователей, которые у нас сегодня есть в стране. В головах у наших «госдеятелей» засело, что охотничье хозяйство — это огромные деньги, и частные пользователи, которые придут, будут вкладывать инвестиции без гарантий, что они придут на те территории, которые сегодня не закреплены.
Никто этого не будет делать. Частный пользователь не будет вкладываться для того, чтобы у него охотились местные охотники. У него другая цель. Это общественные организации берут угодья, чтобы охотиться коллективами.
И это ошибочное мнение, что если мы все угодья выставим на аукцион, то они будут торговаться. Анализ проведенных аукционов показал, что самые привлекательные угодья, кем-то уже обихоженные и охраняющиеся, торговались по очень высокой ставке, остальные шли уже за копейки. Кто будет вкладывать 10 рублей, если убыток 9 руб. 49 коп.?
— Вы видите будущее РОРСа успешным?
— Да, вижу. Мне бы хотелось выстроить отношения с теми общественными организациями — «ооошками» и частниками, — которые оказались за бортом и никак не структурированы. Которые в лучшем случае, когда их прижимают, приходят к нам и консультируются.
Читайте материал "РОРС — на защите охотников"
РОРС— это локомотив на рельсах, мы идем вперед и пытаемся решать вопросы. Мы понимаем, что решаем вопросы не только для наших членов, но и для всех.
— Как лично Вам живется без вертикали власти?
— Нормально. Я приняла эти условия работы. Мне бы хотелось, чтобы была вертикаль власти в государственных органах. Чтобы у всех государственных органов были абсолютно одинаковые правила игры. Мы очень зависим от этих правил.
— Наверное, департамент охоты должен считать экономику отрасли, и как только появятся какие-то данные о доходах и расходах, на местах начнут серьезно относиться к охоте.
— Так мы всегда считаем только прямые доходы. Вот появилась цифра, зафиксированная в «Стратегии»: браконьерство наносит 18 млрд рублей прямого ущерба. А на парламентских слушаниях мы услышали о 36 млрд рублей. Как это посчитали, если у нас юридически браконьерство вообще не определено?
Помните инициативу «Придать охоте с подсадной уткой статус культурного наследия»? Фотография прислана: Алексеем Стефановичем
Формулировки в Правилах охоты непонятные, невнятные. Если посмотреть на истинное браконьерство, то показатели будут другие. Давайте определимся, что считать браконьерством. В «Стратегии» написано, что охотничье хозяйство как отрасль приносит 87 млрд рублей доходов. Кто это считал? Как считали?
— Я встречал цифру, что доходная часть всего охотничьего хозяйства — 16 млрд рублей.
— Кто бы знал точную цифру! У нас есть прямые доходы, но ведь есть и косвенные: стоимость приобретенных ГСМ, автомобилей, оружия, патронов, снаряжения. Сергей Алексеевич Плакса когда-то считал по Дагестану, сколько один охотник тратит за день охоты.
Если мы возьмем прямые и косвенные поступления, добавим штрафы и иски… Помимо этого у нас есть социалка — рабочие места там, где вообще нет никакой работы и пр. Если бы кто-то сел и посчитал, сколько стоит наша отрасль, честь ему и хвала.
— По инициативе РОРСа была создана рабочая группа по подсадным птицам и вносились предложения по изменению продолжительности сроков охоты. Где ныне воз?
— Мы свою часть работы сделали — разработали болванку Положения о породе, экстерьеру подсадной утки, Положение по состязаниям.
Читайте материал "Охота с манной птицей — элемент культурного наследия народов России"
Рассмотрели, пришли к выводам, что надо подправить, и все поправили. В департаменте— тишина и покой. Так же, как и по собакам.
— Помните инициативу «Придать охоте с подсадной уткой статус культурного наследия»?
— Эта работа продолжается, но идет с опозданием на год. Обещали, что в следующем году мы будем в реестре Минкульта. Сейчас мы думаем сделать то же самое с охотой с борзыми.
— Государственный охотничий билет широко шагает по стране. Доходы общества падают. Зачастую самый простой путь— компенсировать снижение доходов повышением цен на путевки.
— Мы можем ввести членские взносы и давать бесплатные путевки, но только для своих членов. В моем понимании должны быть две цены: для людей, которые приносят деньги в Росохотрыболовсоюз (то есть для членов РОРСа), цена одна, для остальных — другая.
РОРС— это локомотив на рельсах, мы идем вперед и пытаемся решать вопросы. Мы понимаем, что решаем вопросы не только для наших членов, но и для всех. Фото: Семина Михаила
— Вы готовы обучать охотников охотминиму?
— Мы готовы.
— Вопрос о судьбе НТС. Он нужен?
— Он необходим. Среди задач, которые встают перед Центральным правлением РОРСа, значится создание некоего мощного информационно-консультативного центра.
Читайте материал "Проект положения и Правила полевых испытаний подсадных уток"
Сейчас мы ходим с протянутой рукой, обращаемся ко всем: помогите! Нам нужен свой мощный орган.
— Охота традиционно считается занятием мужчин. Как быть с мужским стереотипом о «бабе на корабле» и легко ли Вам работать с мужчинами?
— Начнем с того, что мужчин я люблю по жизни. Они крупнее и в поступках, и в делах. Вспоминаю слова отца, который на вопрос студентов: «Сергей Владимирович, а вы кого ждете — внука или внучку?» ответил: «Охотоведа». Вот и я считаю, что руководитель, как и охотовед, не имеет пола. Все определяется по поступкам.
— Руководителю иногда приходится делать кому-то больно, чтобы выиграло дело. Вы на это способны?
— Лет двадцать я руководитель. Принимаю решения и несу за них ответственность. Могу поступить довольно жестко. Но для меня табу — унизить человека. Могу в порыве сказать резкое слово, а потом очень жалеть и раскаиваться.
— А извиняетесь?
— Да. Я умею признавать свои ошибки. Единственная черта в моем характере, о которой многие не знают, — это последовательность. Сказала дойду — значит, дойду. Четырнадцать лет я с пятнистым оленем хожу, но у меня даже мысли не возникало остановиться. Уже не живу в Приморском крае, но дело, начатое в декабре 2002 года, все равно завершу.
Источник: ohotniki.ru